Шёл 1953 год. Однажды я получил письмо от полковника Ханта. Он приглашал меня принять участие в экспедиции на Эверест и предлагал мне пост сардара – начальника группы шерпов.
Мы подобрали двадцать носильщиков. Почти все они были ветеранами Эвереста.
Я был ответственным за носильщиков, а кроме того, сам был и носильщиком и участником штурма. Мне было тридцать девять лет. Я решил на этот раз овладеть Эверестом или погибнуть.
В тот день, когда мы выступали из Дарджилинга, один из моих друзей принёс мне маленький индийский флажок и попросил оставить его на вершине. Моя младшая дочь, Нима, притащила кусок красно-синего карандаша и попросила о том же. Я пообещал выполнить их просьбу.
Когда в базовом лагере после медицинского осмотра врачи признали меня по физическому состоянию самым крепким из всего состава экспедиции, было решено, что мне предоставят возможность вместе с новозеландцем Эдмундом Хиллари совершить последнее восхождение на вершину. Помимо нас, попытку восхождения на вершину должна была совершить также другая «двойка» – Чарльз Эванс и Томас Бурдильон. Хиллари, с которым мы теперь не расставались, был великолепным альпинистом с огромной практикой восхождения на вершины Новой Зеландии. Будучи человеком действия, он был неразговорчив. Но через несколько дней мы преисполнились друг к другу уважения и доверия.
Надо сказать, что нервы во время такого восхождения очень напряжены. Каждому участнику экспедиции – будь то альпинист или носильщик – ежеминутно грозят обморожение, упадок сил. Лёгкие всё время ведут борьбу за кислород, которого не хватает. Всех томит жажда, и её не утоляет ни снег, ни растопленный лёд. Постоянно болят голова и горло, ощущается тошнота. Многие совсем лишаются аппетита, но самое тяжёлое бедствие – это бессонница. На значительных высотах все англичане вынуждены были принимать снотворное, чтобы хоть немного отдохнуть.
Я чувствовал себя лучше других: не замерзал и не испытывал никаких недомоганий просто потому, что всё время работал. Я занимался снаряжением, проверял состояние палаток, топил лёд и готовил горячие напитки. А когда уже нечего было делать, просто откалывал ногой куски льда или скалы и бил по ним руками, чтобы усилить кровообращение. У меня ни разу не было головной боли или тошноты, и я ни разу не принял снотворного.
Без особых приключений мы достигли пункта, откуда начиналось восхождение на вершину. У Южного Седла был разбит восьмой лагерь, и Бурдильон с Эвансом должны были покинуть его через день утром. До вершины им оставалось 3 300 футов – около 1 000 метров. Если они не достигнут вершины, вслед за ними попытаем счастья мы с Хиллари. Для нас должны были разбить девятый лагерь ещё выше, и уже оттуда мы совершили бы свою последнюю попытку. Таким образом, у нас с самого начала было значительно больше шансов на успех. 23 мая Бурдильон и Эванс начали восхождение. Через день и мы двинулись по их следам.
Первую ночь мы провели в седьмом лагере, где нас ожидало несколько товарищей. Достигнув восьмого лагеря, мы застали там шерпа, которого мы звали «Балу» – «Медведь». Он и ещё один шерп шли вместе с полковником Хантом. Но в это утро Балу почувствовал себя плохо и не смог подниматься выше. Полковник Хант и второй шерп тронулись дальше, неся очень тяжёлую поклажу.
Мы продолжали восхождение и через некоторое время увидели спускавшихся вниз полковника Ханта и шерпа Да Намгнала. Оба были совершенно обессилены. Ханту стало плохо. Я приготовил ему горячий напиток из лимонного сока и уложил в палатке. Когда Хант немного отошёл, он сказал нам, что они достигли высоты в 27 350 футов и там оставили снаряжение для нашего лагеря. Они оставили для нас и кислородные приборы, которыми пользовались при восхождении. Отсутствие кислорода при спуске и вызвало у них такую слабость.
Мы стали ожидать возвращения Бурдильона и Эванса. Ждём, ждём, то и дело поглядываем вверх. Наконец на белом фоне снега появились две маленькие фигурки. Мы поспешили навстречу, понимая уже, что Бурдильон и Эванс не достигли вершины, так как возвращались слишком рано. Они были так измучены, что не могли вымолвить ни слова. Наконец они рассказали, что добрались только до Южного Пика – самой высокой точки на земном шаре, которой достигал человек, но до вершины не дошли.
В эту ночь мы все спали в трёх маленьких палатках. Ветер выл, как помешанный, а на рассвете начал рычать, словно тысяча тигров. Не могло быть и речи о выходе в такой буран. Весь день мы пролежали в палатках, в огромных количествах поглощая чай, кофе, суп и лимонный сок. Вторая ночь была столь же бурной, как и первая. Я лежал, прислушиваясь к вою ветра. Около восьми утра внезапно наступила тишина. Мы с Хиллари взглянули друг на друга. Да, теперь мы попытаемся!
За несколько минут до девяти часов Джордж Лоу, Альфред Грегори и шерп Анг Ниима тронулись в путь. Каждый из них нёс поклажу около шестнадцати килограммов весом и кислородную маску. Часом позднее выступили и мы с Хиллари, неся на себе по двадцать килограммов. Шедшие впереди вырубали для нас ступеньки во льду. И мы шли за ними, не слишком растрачивая силы. Около полудня мы их догнали. Мы находились как раз у того места, до которого дошёл полковник Хант и где он оставил нам провиант и кислород. Теперь нам предстояло присоединить эту поклажу к своей и нести дальше по двадцать четыре килограмма.
Подъём становился всё круче, а наши шаги всё замедлялись. К двум часам дня мы уже были страшно измучены. Мы выбрали место для лагеря у высокой скалы. Трое наших товарищей покинули нас и стали спускаться вниз, прощаясь кратким пожеланием:
– Счастья и удачи!
Мы с Хиллари остались одни на высоте 27 900 футов, в самом высоком из лагерей, основанном когда-либо человеком. До темноты мы работали, вырубая лёд, выравнивая почву. В конце концов мы вынуждены были сдаться и поставить палатку на совершенно не выровненной поверхности. Потом начались мучения с верёвками и колышками. Это продолжалось в пять раз дольше обычного. Наконец палатка была укреплена, и мы, протиснувшись внутрь, с облегчением вздохнули.
Ночью мы лежали в пуховых спальных мешках, натянув на себя все свитеры. Было 29 мая. Мы проснулись около четырёх часов утра. Ветра не было слышно. Я вскипятил воду и приготовил горячий лимонный сок. Мы откинули полог палатки. Погода обещала быть прекрасной. Нас охватила радость. Но тут случилась беда. Хиллари снял на ночь ботинки и положил их под голову. Когда он вытащил их, оказалось, что они замёрзли. В течение часа мы держали их над огнём примуса, мяли, колотили… Наконец Хиллари смог обуться, и мы вылезли из палатки. Было половина седьмого утра. Воздух прозрачный, кругом тишина. Мы натянули на руки по три пары перчаток: сначала шёлковые, потом шерстяные, а поверх них брезентовые. На ноги надели кошки, а на спины – кислородные приборы, весившие шестнадцать килограммов. На ледоруб я туго намотал четыре флага: Непала, Индии, Объединённых Наций и Великобритании. В кармане куртки лежал маленький обгрызанный кусок цветного карандаша моей дочки.
– Вы готовы? – спросил меня Хиллари.
Ботинки Хиллари всё ещё были одеревеневшими, и он попросил меня идти впереди. Потом мы регулярно менялись: впереди шёл то один, то другой. Сразу же у Южной вершины перед нами встала настоящая снежная стена. Самым скверным было то, что снег оказался рыхлым и сыпался из-под ног. Мы то и дело соскальзывали, и в какую-то минуту мне показалось, что вот сейчас я покачусь вниз, до подножия гигантской горы. Это был самый трудный кусок пути. Даже теперь, когда я вспоминаю о нем, у меня по спине ползут мурашки.
Наконец в девять часов мы добрались до Южной вершины. Теперь перед нами оставался небольшой участок пути – 300 футов. Слева и справа – пропасти глубиной в 8 000 футов. А между ними узенький гребень.
Медленно-медленно дошли мы до последней преграды. Это была огромная скала, выступающая прямо из гребня. Хиллари, охраняемый мною, пошёл впереди. С большим трудом вскарабкался он на скалу. Теперь уже он держал верёвку, а я лез за ним. На скале мы немного отдохнули. Перед нами была вершина, совсем уже близкая.
Мы продолжали идти, преодолевая небольшие снежные надувы, каждый раз думая: «Может быть, это уже последний?». Наконец мы достигли места, откуда был виден только один сугроб, а за ним – ничего, кроме голубого неба…
…В нескольких шагах от вершины мы с Хиллари задержались. Взглянув вверх, мы двинулись дальше. Верёвка, которая связывала нас, была в тридцать футов длиной, но я держал её в правой руке почти полностью свёрнутой, так что расстояние между нами составляло только шесть футов. Мы шли вперёд медленно, но ритмично: Хиллари – первым, я – вторым. Мне даже в голову не приходило стараться быть первым… И вдруг мы очутились на вершине. Хиллари сделал первый шаг, я шагнул сразу же за ним…
…Позднее на эту тему было много глупых разговоров и сплетен, и, чтобы положить им конец, мы с Хиллари написали совместное заявление, в котором подтвердили, что «вступили на вершину почти одновременно». Но тогда начали цепляться к слову «почти». Настоящие альпинисты знают, что такой спор не имеет смысла: когда два товарища связаны одной верёвкой, они вместе в полном смысле этого слова… И если то, что я оказался на один-единственный шаг позади Хиллари, для меня постыдно, что ж, я готов жить с этим стыдом и дальше.
Когда мы оказались на вершине, мы сделали то, что делают в таких случаях все альпинисты. Пожали друг другу руки, потом я обнял Хиллари, потом мы, как сумасшедшие, хлопали друг друга по плечам до тех пор, пока не начали дышать, как паровозы, несмотря на кислородные маски. Было 11.30 утра. Мы осмотрелись. Небо было голубым, как никогда. От Тибета веяло нежным ветерком, а полоса снежной пыли, всегда реющей над Эверестом, казалась совсем лёгкой.
Вокруг нас со всех сторон вздымались могучие Гималаи. Чтобы увидеть знаменитые вершины, теперь нужно было просто смотреть вниз. Это было зрелище, никогда не виданное мною до того: страшное, дикое и величественное одновременно. Но я не боялся.
Хиллари вытащил фотоаппарат и начал снимать всё вокруг. Я развернул четыре флага. Тогда Хиллари сфотографировал меня. Я тоже хотел сфотографировать Хиллари, но он только махнул рукой и не дал себя снять. Выкопав в снегу ямку, я положил в неё карандаш Нимы и кулёчек конфет. При этом я подумал, что преподнёс Эвересту сладости, как преподносят их у нас дома близким в знак симпатии.
Мы провели на вершине всего пятнадцать минут. Надо было возвращаться. Но хотя мы очень спешили вернуться, спускаться следовало осторожно. Большинство несчастных случаев происходит в горах при спуске. Мы медленно шли по глубокому снегу, стараясь использовать ступеньки, высеченные нами при восхождении. Когда мы добрались до восьмого лагеря, нас встретил там Джордж Лоу. Он накормил, напоил нас и уложил спать. Мы были измучены и счастливы.
Ещё два дня спуска, и мы очутились в лагере-базе. «Теперь я свободен, – думал я, – свободен от гнёта Эвереста».
…Когда мы проезжали через Непал, всюду собирались огромные толпы. «Да здравствует Тенцинг!» – кричали все. Меня осыпали поздравлениями, стремились дотронуться до меня, подсовывали какие-то бумаги для автографов…
В королевском дворце король Непала Грибубан наградил меня высшим орденом Непала и отдал в моё распоряжение свой личный самолёт. Вместе с семьёй я вылетел в Нью-Дели. Там меня снова всё время окружали толпы людей. Премьер Индии Неру принял меня и уделил мне много внимания. Он уговорил меня поехать в Лондон, где мы с женой провели шестнадцать дней и были представлены королеве.
Вернувшись на родину, я вскоре снова испытал огромную радость: индийское правительство основало в Дарджилинге первую в Индии школу высокогорного альпинизма и доверило мне руководство ею.
Надеемся что этот рассказ был для вас интересен. Если так, то предлагаем ещё одну статью из этого цикла: Где находится Эверест
Первые они всегда первые, и сейчас взойти на Эверест еще тех усилий стоит, а тогда это был просто подвиг.